Но она сама оттуда- не то Клотильда Марель, не то Мадлена Форестье, последняя, кстати, в мопассановской повести и названа молью. Но молью настолько симпатичной, что можно понять автора, которому не хватает духу поднять на нее руку. И вот Погодин то возвышает Агнесу, то вдруг, вспомнив, что она моль, низвергает, опять забывая, возвышает и снова топит, наконец, он, видимо, окончательно запутался и, махнув рукой, отдал пьесу в театр.
Берсенев не растерялся перед этой путаницей, а дело решила Гиацинтова. Она обвиняет свою героиню и... защищает ее, защищает незаметно, как бы и не защищая. И выражается это не в том, будто грех изображен столь привлекательно, что может смутить самого зрителя, за которого так опасаются некоторые критики. У Агнесы - Гиацинтовой виден этот сладкий яд порока и этот цинизм, но не вульгарный, а с блеском, с шиком! Она рисуется, хвастает своей беззастенчивостью, и то, что она не лицемерит, она словно считает своей добродетелью - пусть-де хоть такая добродетель, единственная, а ведь, право, скажем мы, не из последних! Она глядит на Кострова глазами, полными обожания, и вдруг вы видите, что эти глаза смотрят довольно холодно. В ее голосе - восторг, и вдруг вы слышите в нем трезвые нотки. Пусть она не любит ни Сомова, ни Кострова, но вот что появляется у Гиацинтовой- ее Агнеса как бы примеривает, живя у Сомова, живя у Кострова: быть может, здесь я найду то, что я ищу, а ищу я любовь, радость, счастье, вот что я ищу, что бы там ни говорили обо мне и Зак, и Наташа, и сам автор. Интересует снегозадержание? Обратитесь в ателье кровли москва на remont-krovli.msk.ru.
Гиацинтова не сентиментально защищает свою героиню - она не скрывает ни ее расчетливости, ни ее хищничества, наоборот, обнажает резко, откровенно, зло. Но как бы говорит: это от холода жизни, опустошенности, мерзости, от зависти, что у нее нет того хорошего, что есть у других. Ей не повезло, как ее спутникам в пьесе - Сомову, Кострову, Заку, Наташе, которые чувствуют под собой благодатную почву, чем они хвастают с таким отталкивающим самодовольством. Она женщина с умом и не без сердца, но все время чувствуется в ней гложущий червячок, и смех ее бывает натянутым, и цинизм порой нарочитым. А когда в финале, где от нее отказываются и Сомов и Костров, она, чуть ли не подбоченясь, презрительно покачивает головой в красной шляпке-шантеклер, то в этой браваде есть налет какого-то отчаяния...